— Даже будь вы в Дамаске, и то сильно бы повезло, если б успели вернуться. Так быстро он угас, так быстро… — Мария духом была сильна и от потери несколько оправилась, а Джошуа до сих пор пребывал в шоке.
— Вы должны найти Джошева троюродного, Иоанна, — сказала Мария. — Он тут проповедует о наступлении Царства Божия, о приготовлении пути для Мессии.
— Мы слыхали, — сказал я.
— Я останусь с тобой, мама, — вымолвил Джошуа. — Иаков прав, у меня тоже есть обязанности. Я слишком долго отлынивал.
Мария коснулась сыновьего лица и заглянула Джошу в глаза.
— Ты уйдешь отсюда утром, разыщешь в Иудее Иоанна Крестителя и сделаешь то, что уготовано тебе Господом, раз уж он разместил тебя в моем чреве. Обязанности твои — не перед братом, на тебя ожесточившимся, и не перед старухой.
Джош посмотрел на меня:
— Ты утром сможешь? Я знаю, после такой долгой отлучки это слишком быстро.
— Вообще-то, Джош, я подумывал остаться. Твоей матери нужно, чтобы за нею кто-то присматривал, к тому же она до сих пор женщина относительно привлекательная. Это я в том смысле, что на ее месте парень бы сохранился гораздо хуже.
Иуда поперхнулся оливковой косточкой и неистово кашлял, пока Джошуа не постучал ему по спине и косточка не выскочила и не пролетела через всю комнату. Иуда лишь хватал воздух ртом и покрасневшими слезящимися глазами таращился на меня.
Я возложил руки на плечи Иуды и Джоша.
— Мне кажется, я смогу научиться любить вас как собственных сыновей. — Затем я перевел взгляд на хорошенькую, но какую-то очень застенчивую Руфь, вдруг засуетившуюся с двумя своими малышками. — А ты, Руфь, — я надеюсь, ты тоже научишься любить меня как близкого дядюшку — слегка постарше, но все равно неимоверно симпатичного. Что же касается тебя, Мария…
— Ты пойдешь с Джошуа в Иудею, Шмяк? — перебила меня та.
— Конечно. Прямо с утра и двинем.
Джошуа с Иудой по-прежнему пялились на меня так, словно их только что отхлестали по мордасам крупной рыбиной.
— Что? — поинтересовался я. — Вы, парни, сколько лет меня знаете? Хос-споди ты боже мой. Отрастите же себе наконец чувство юмора.
— У нас отец умер, — ответил Джошуа.
— Да, но не сегодня же. Встречаемся утром.
Утром на площади мы нашли Варфоломея — деревенского дурачка, который, несмотря на минувшие годы, выглядел ничуть не хуже и не грязнее. Правда, он все-таки достиг, видимо, какого-то взаимопонимания со своими четвероногими друзьями. Те уже не скакали по Варфу, как это с ними обычно бывало, а тихо сидели перед ним, будто слушая проповедь.
— Вы где это были? — окликнул нас Варф.
— На Востоке.
— И чего вас туда понесло?
— Мы ездили искать Божественную Искру, — ответил Джошуа. — Только, уезжая, мы еще этого не знали.
— Ну и теперь куда?
— В Иудею, искать Иоанна Крестителя.
— Этого-то полегче найти, чем вашу искру. Мне с вами можно?
— Конечно, — ответил я. — Собирай манатки.
— У меня нет манаток.
— Тогда вонь прихвати.
— А эта своим ходом доберется, — ответил Bapфоломей.
Так нас стало трое.
Глава 24
Наконец я дочитал все эти россказни Матфея, Марка, Иоанна и Луки. По ним, так выходит, что все это — чистая случайность: просто пять тысяч человек взяли и явились однажды утром на горку. Уже одно это можно было бы счесть чудом. Не говоря о кормежке. Мы себе задницы рвали, чтобы такие проповеди организовать. Иногда приходилось даже сажать Джоша в лодку и отправлять по водам — иначе его бы просто линчевали. Не парень, а сущее наказание для службы безопасности.
Но и это еще не все. У Джошуа ведь было две стороны — проповедник и частное лицо. Тот парень, что стоял и орал на фарисеев, — совершенно не тот, что сидел и тыкал пальцем в неприкасаемых, потому что это его прикалывало. Проповеди свои он тщательно планировал, притчи скрупулезно просчитывал, хотя во всей нашей группе реально понимал их, наверное, он один.
Я вот что хочу сказать: эти ребята — Матфей, Марк, Иоанн и Лука — кое-что, конечно, пересказали правильно, ну то есть — самое главное, но много чего упустили. Лет эдак тридцать. Вот я и стараюсь компенсировать. Ангел меня, видимо, ради этого и воскресил.
Кстати, про ангела. Я уже почти убедился, что он — психопат. (Нет, в мое время такого слова не было, но посмотрите с мое телевизор, и у вас тоже новый словарный запас образуется. Причем полезный. Например, я полагаю, что «психопат» — лучшее определение Иоанна Крестителя. Но о нем — ниже.) Сегодня Разиил отвел меня в такое место, где моют одежду. Называется «Прачечная самообслуживания». Провели мы там весь день. Ему хотелось удостовериться, что я умею стирать. Может, конечно, я и не самая острая стрела в колчане, но господи иисусе, — это ж всего лишь стирка. Целый час Разиил терзал меня каверзными вопросами, как правильно сортировать цветное и белое. Если ангел примется учить меня жизни, я эту историю никогда не дорасскажу. Завтра у нас мини-гольфа По-моему, Разиил готовит меня в шпионы.
Варфоломей со своей вонью ехали на одном верблюде, а мы с Джошем умостились на другом. Двинулись мы на юг, к Иерусалиму, затем свернули на восток, через Масличную гору в Вифанию, где под смоковницей увидели желтоволосого человека. Я раньше в Израиле никогда не видел блондинов — не считая ангела, конечно. Я показал на него Джошу, и мы довольно долго наблюдали, пока не убедились, что это не переодетый член воинства небесного. В действительности же мы только делали вид, что за ним наблюдаем. Мы наблюдали друг за другом.
— Чего-то не так? — спросил Варфоломей. — Вы что-то нервные.
— Да это все тот белобрысый, — ответил я, пытаясь разглядеть что-нибудь во дворах самых больших домов, мимо которых мы проезжали.
— Здесь живет Мэгги с мужем, — сказал Джошуа и посмотрел на меня так, будто это могло снять напряжение.
— Я знаю, — отозвался Варф. — Он член Синедриона. Говорят, важная шишка.
Синедрион — такой совет жрецов и фарисеев, принимавших решения за всю еврейскую общину. Насколько им дозволяли римляне, то есть. После Иродов и римского наместника Понтия Пилата эти члены были самыми могущественными людьми в Израиле.
— А я-то надеялся, что Иаакан умрет молодым.
— У них нет детей, — сказал Джошуа. Подразумевая, что это странно: Иаакан должен был развестись с Мэгги по причине бесплодия.
— Мне брат говорил, — сказал я.
— Мы не сможем ее навестить.
— Я знаю, — согласился я, хотя не очень понимал, почему, собственно.
Наконец в пустыне к северу от Иерихона мы наткнулись на Иоанна. Он проповедовал с обрыва над рекой Иордан. Шевелюра его была, как обычно, дикой, и к ней он еще отпустил бороду, такую же неуправляемую. На нем была грубая туника, перепоясанная кушаком из сыромятной верблюжьей шкуры. Перед Иоанном стояла толпа человек в пятьсот — на самом солнцепеке, в такой жаре, что поневоле к дорожным знакам присмотришься: уж не свернул ли ты ненароком в преисподнюю.
С такого расстояния было невозможно расслышать, о чем вещал Иоанн, но, подойдя ближе, мы разобрали:
— Нет, я — не он. Я просто тут для него все готовлю. После меня другой придет, а у меня квалификация не та, чтобы его гульфик носить.
— Что такое гульфик? — спросил Джошуа.
— Такая ессейская штуковина, — ответил Варфоломей, — они ее надевают на свое мужское достоинство. Очень тугая, чтобы держать в узде греховные порывы.
Тут Иоанн заметил нас в толпе (что неудивительно, поскольку мы сидели на верблюдах).
— Ага! — сказал он и показал пальцем. — Я же говорил, что он придет! Ну так вот, он и пришел, во-он стоит. Я не шучу. На верблюде — это он и есть. Тот, что слева. Узрите Агнца Божия!
Толпа как один обернулась к нам с Джошем и вежливо захмыкала, имея в виду: А, ну да, только ты про него упомянул, как он сразу и появился. Мы, наверное, глупые и подсадную утку не узнаем, да?